На днях Верховный суд оправдал украинского генерала Виктора Назарова, которого ранее фемида признала виновным в катастрофе Ил-76 под Луганском в 2014 году. В течение шести лет генерал Назаров вместе с адвокатами пытался доказать свою невиновность и ходил по судам, пока не получил столь ожидаемое решение.

Почему дело Назарова получило такой резонанс, кто из политиков пытался повлиять на его ход и по каким критериям решают, в каких катастрофах следует искать ответственных — в эфире программы «Всьо по беспределу» на Апостроф TV рассказал генерал-майор Вооруженных сил, первый заместитель начальника Главного оперативного управления Генерального штаба Вооруженных сил Украины до 30.09.2019 года ВИКТОР НАЗАРОВ.

— Прежде всего я вас поздравляю с решением суда по делу о катастрофе Ил-76. Это для вас стало неожиданным?

— Если откровенно, то мы ждали этого решения суда семь лет. У меня была вера в то, что именно так и будет. Почему? Потому что изначально были допущены существенные нарушения — и не только процессуального характера. Прежде всего речь о неправильном применении уголовного законодательства. Эти нарушения касались именно уголовного законодательства.

Обвинение фактически прозвучало еще до окончания досудебного следствия, когда на одном из телеканалов была обнародована пресс-конференция, в ходе которой выступали прокуроры и эксперты. Они рассказывали о результатах этой экспертизы, о ее заключениях и говорили, что именно я виноват в том, что эта трагедия произошла.

И уже в дальнейшем, в ходе судебного рассмотрения дела судом первой инстанции, второй инстанции (апелляционной) мы это неоднократно подчеркивали.

Кстати, Верховный суд в этих вопросах разобрался очень глубоко и даже в некотором роде, к моему удивлению, очень профессионально. Фактически те аргументы, на которых мы настаивали, он принял к рассмотрению. Частично они также были положены в основу мотивации при вынесении решения.

— Вас публично сделали виновным на пресс-конференции еще до решения суда? Почему именно ваше дело получило такую публичность и масштаб?

— Украина не имела опыта военных или вооруженных конфликтов с обретения независимости в 1991 году. Поэтому опыт боевых действий нам фактически не с чем сравнивать.

Конечно, когда случилась катастрофа с огромными человеческими потерями, то это был в какой-то степени шок для общества. Видимо, на том этапе это была большая проблема и для политического руководства: как в этом случае поступить. Видимо, кто-то рассчитывал на то, что есть некая дилемма, когда с одной стороны 49 погибших, а с другой — один генерал. Пожалуй, было такое впечатление, что генерала можно принести в жертву для того, чтобы успокоить чувства родственников, близких и родных погибших.

Но надо понимать, что на момент этой катастрофы у нас, к сожалению, был негативный опыт потерь авиационной техники и гибели военнослужащих. Уже были сбиты четыре вертолета Ми-24, два вертолета Ми-8. В частности, 29 мая 2014 года сбили вертолет Ми-8 военнослужащих Национальной гвардии во главе с генералом Кульчицким в районе пятого блокпоста под Славянском. И был сбит наш самолет военно-воздушных сил АН-30 6 июня во время операции по освобождению Лимана. Там, кстати, тоже погибли люди.

Исходя из логики, которую в основу обвинения положила прокуратура, кто-то должен ответить и за те катастрофы. Но, пожалуй, не было судебного рассмотрения в связи с тем, что там не так много людей погибло.

Не понятен критерий подхода: почему за 12 погибших в вертолете Ми-8 с Кульчицким никого не привлекают к ответственности, хотя могли бы обвинить, например, меня. Сказать, что я знал, что у террористов есть ПЗРК, но не обеспечил его уничтожение для того, чтобы безболезненно или беспрепятственно этот вертолет мог выполнить свою задачу. А масштаб этой катастрофы, видимо, и был той причиной, которая обусловила изначально политическое и эмоциональное решение, связанное с болью и страданиями.

Было проведено много соответствующих консультаций, встреч с юристами и правозащитниками. Подавляющее большинство из них изначально нам говорило, что в этой трагедии и в этом обвинении не права, нет состава преступления. Там превалирует политическая и эмоциональная составляющие.

— Эта политическая часть в вашем деле исходила от высшего руководства страны? Кто вас тогда поддержал?

— Вы же понимаете, что если происходит столь громкое событие, есть большое количество погибших и ответственность на уровне высшего военного руководства, то без политических решений на высшем уровне не обойтись. Меня поддержало очень много людей в то время. К сожалению, я тогда рассчитывал на гораздо большую поддержку. Но, видимо, такой был момент — становление нашей армии, наших вооруженных сил в условиях АТО, а фактически вооруженного конфликта.

Негативную роль сыграло то, что изначально информация о реальных обстоятельствах и ходе этой трагедии была искажена и к обществу доносилась ложно.

— А в чем ложно? В чем врали обществу?

— Я даже готов утверждать, что была откровенная ложь. Кстати, многие из этих позиций затем нашли свое подтверждение и были озвучены во время рассмотрения дела в Верховном суде.

— Ложь была в каких аспектах? Чего она касается?

— Основной месседж, который тогда был наиболее распространенным: генерал — убийца. А убийца он потому, что отправил людей на смерть. А людей на смерть он отправил потому, что отдал приказ. Но ни в природе, ни в материалах уголовного производства такого приказа не существует. Это стандартная процедура. Силы и средства отдаются в подчинение руководителя АТО. Для того, чтобы это юридически прошло по документам, штаб АТО, согласно закону, был вынужден сделать запрос в орган управления, который выделяет эти силы и средства. В нашем случае это был Генеральный штаб. Такой запрос был отправлен.

И тезис, который эксперты и следствие постоянно пытались навязать обществу, мол, отправив заявку, генерал Назаров отдал приказ, изначально не соответствовал действительности. То есть мы очень большое количество запросов отправляли во время АТО. Это сотни заявок в различные инстанции: Министерство обороны, Генеральный штаб, центральные органы исполнительной власти. Не все из них выполнялись по объективным или субъективным причинам, однако это необходимо делать.

Впрочем окончательное решение принималось руководством Генштаба. Верховный суд на это указал. Нельзя ставить вопрос об ответственности отдельного человека только потому, что он отправил соответствующим образом оформленную или подготовленную заявку или запрос. В материалах уголовного производства были материалы, которые подготовлены и отправлены именно Генеральным штабом. О том, что такая-то рота сформирована и предоставляется в наше распоряжение. Это только один пример, а их было гораздо больше.

— Я так понимаю, дело начало раскручиваться по воле или указке высшего руководства страны. В то время это был президент Порошенко.

— Я думаю, что да.

— А кто тогда из политического руководства вас поддержал?

— К сожалению, на том этапе из политического руководства никто не поддержал. Я вам скажу откровенно, я не чувствовал поддержки ни в Министерстве обороны, ни, тем более, на уровне Кабмина или просто каких-то политических сил или деятелей.

Напротив, раздавались обвинения. Иногда создавалось впечатление, что каждая политическая сила пыталась определенным образом сделать себе пиар на этом деле. Мол, какие мы молодцы, что даже не боимся привлечь к ответственности генерала.

— Лучше было «слить» генерала и не злить родственников пострадавших и общество?

— Я думаю, что да. Для меня не было большой тайной, что фактически с самого начала в различных формах поступали предложения такой направленности, мол, пусть генерал возьмет на себя ответственность, а потом этот вопрос как-то решим. Либо будет амнистия, либо будет помилование. Я с самого начала заявил о том, что на это никогда не пойду.

— От кого звучали эти предложения?

— От политиков. Даже было несколько таких моментов, когда в самом зале Верховной Рады определенные представители политических сил делали громкие заявления по этому поводу. Это была своего рода манипуляция, адресованная своим избирателям.

— Вы этих политиков можете назвать, кто выступал с этими кулуарными предложениями?

— Это были не предложения, а заявления. Я, например, помню, что одно из заявлений сделал наш тогдашний руководитель радикальной партии Олег Ляшко. Он в зале Верховной Рады прямо говорил, что якобы он должен был на том самолете лететь, а такое случилось. Помню, народный депутат Шухевич тоже сделал такое заявление. Я вообще был в шоке: зачем это ему, для чего он это делал.

И политические заявления — это еще не самое худшее. Наиболее негативным, на мой взгляд, было то, что соответствующие заявления делали государственные деятели, то есть представители тех органов, деятельность которых непосредственно касается правоохранительных органов. Такие заявления делал главный военный прокурор Матиос. Заявления делались еще до вступления приговора в законную силу генеральным прокурором Луценко. Эти заявления звучали в СМИ, они даже звучали во время заседания в Верховной Раде. Если не ошибаюсь, то в начале лета 2017 года Луценко отчитывался в парламенте с трибуны. Он так и сказал: «Мы приговорили генерала, это очень большая справедливость».

— С главным военным прокурором Матиосом вы общались? Что он от вас хотел?

— Я с ним лично никогда не общался. Но он также очень много делал заявлений в СМИ, давал многочисленные интервью, выступал на разных каналах. И основной его месседж был таким, что мы провели супер экспертизу, все доказано, а Назаров виновен.

— Какова роль военной прокуратуры в вашем деле? Вообще возможно объективное рассмотрение дел военных в гражданских судах? Это ведь огромная проблема страны в состоянии войны.

— Если говорить о роли, то 3 марта был завершено досудебное следствие, а уже в январе состоялась пресс-конференция, на которой директор института, который был руководителем рабочей группы, проводившей экспертизу, и один из представителей прокуратуры говорили о том, что эксперты сделали выводы, и усматривается вина генерала Назарова. А уже 10 или 11 февраля появилось интервью Матиоса, где он все это обосновывает. Это было первое интервью среди его многочисленных выступлений на разных эфирах и в различных печатных изданиях.

Основной месседж был таким, что погибли люди и они обязаны были возбудить уголовное производство. Вроде все факты свидетельствовали о том, что усматривается моя вина. В апелляционной и кассационной жалобе мы писали, что это было фактически давление на суд. В соответствии с практикой Европейского суда и нашей нормативной базы, человек не может быть признан виновным, пока его вина не установлена судом. А доказательства должны быть собраны законно, не основываться на предположениях, а все сомнения трактуются в пользу обвиняемого лица. Во время этого уголовного дела все было нарушено.

— Вы считаете эту деятельность Матиоса публичной кампанией против себя?

— Безусловно, она была направлена на формирование негативного имиджа и негативного восприятия. Это был своеобразный способ донесения видения этой ситуации не только к части общества, но и к представителям судейской ветви власти.

— Судиться с ним не планируете?

— В принципе, мы над этим вопросом еще не думали. Сейчас хватает других задач. По крайней мере с точки зрения закона государство за моральный ущерб должно компенсировать определенные затраты лицу, которое было привлечено таким образом к ответственности, а потом все эти обвинения были сняты с него. Посмотрим чуть позже.

— Еще будет сумма убытков, которую вам компенсируют?

— Я не знаю, какую сумму компенсируют, если до этого дойдет. У нас уже есть практика Верховного суда, где сказано, что размер компенсации морального ущерба не должен способствовать обогащению такого лица.

— А что касается рассмотрения военных дел в гражданских судах?

— В Украине вообще не было практики рассмотрения таких дел. Мое дело было первым за все годы независимости. За эти семь лет я неоднократно общался с представителями высшего военного руководства НАТО. Они сами говорили, что проанализировали свою историю, и ни одного подобного примера не нашли, чтобы руководителя привлекли к ответственности, поскольку были допущены потери.

Есть большое количество примеров, когда так же сбивали летательные аппараты, как, например, в Афганистане в 2011 году был сбит вертолет. Тогда погибли 38, если я не ошибаюсь, спецназовцев. Были и другие потери.

Это больше морально-этические вопросы. Каким образом ввести какие-то критерии, которые могут быть положены в основу уголовного обвинения — кто на себя возьмет такую ответственность? Как можно определить, за какое количество погибших военнослужащих должен отвечать военный руководитель? 50, 30, 20 или 10? Или достаточно одного? И где эта граница, что именно он не обеспечил безопасность, и кто-то погиб? Сколько можно этих потерь допустить. Извините, но это из области фантастики. Это будет абсолютно никому не понятно — от командира отделения, сержанта, который так же берет на себя ответственность и фактор риска, заканчивая Верховным главнокомандующим.