Совсем скоро на Каннском кинофестивале состоится закрытый показ сверхважной украинской документальной ленты под названием Life to the limit, которая раскрывает миру, чем является Украина, кто такие украинцы и почему война на нашей земле началась не 24 февраля, а еще 8 лет назад. «Апостроф» пообщался с создателями фильма, режиссером Павлом Пелешко и продюсером Юрием Иванишиным, которые из обломков воспоминаний и собственного видеоархива покажут, почему российско-украинская война стала возможной в ХХI веке.

– Как возникла идея вашего нового фильма?

Ю.И. Все началось с той ночи, когда студентов стали бить на Майдане. Я понимал, к чему все шло и решил сделать так, чтобы мы 24 часа в сутки могли стримить все, что происходит на Майдане. Мы наши камеры расставляли на верхних точках, крышах, домах, в отелях, где только можно было делать стрим.

После Майдана нам позвонили наши друзья из печати и сказали: в Приднестровье активизировались россияне. А у нас как раз был первый радиоуправляемый прототип самолетика, и мы поехали туда, запустили самолетик и увидели военную базу, на которой действительно велись активные приготовления. Мы потеряли наш самолетик, его расстреляли. Так начинался наш первый опыт воздушной разведки. На следующий день на сайте КГБ Приднестровья выложили сообщения, что над ними летали «правосеки».

После этого мы с Павлом сели в машину и проехались по востоку Украины: тогда кругом поднимали голову сепаратисты. В Харькове Павла облили бензином, чуть не подожгли. Мы доехали до самого Юга. Это дало какое-то понимание происходящему, мы начали предлагать себя ВСУ как аэроразведку и в июне 2014 года уже попали в добровольческий батальон «Донбасс».

Целый год мы с Пашей воевали как добровольцы, пока в 2015 году не подписали контракт, потому что нужно было как-то легализоваться. Так начался наш военный опыт.

– А когда вы успели еще и фильм Winter on fire для Netflix выпустить?

Ю.И. В марте-апреле 2014 года два месяца велась кропотливая работа, далее мы пошли на войну и в 2016 году мы вдруг узнаем, что Winter on fire вошел в шортлист на Оскар. Ну и наш командир говорит: Юра, Паша, вы там должны быть, вы должны ехать в Лос-Анджелес! Нам помогли, и так мы попали в Лос-Анджелес на церемонию награждения Оскаром. Там начались наши с Пашей внутренние метаморфозы, ведь мы из окопов попали в мир безмятежности.

Павло Пелешко и Юрий Иванишин в Каннах

П.П. Фактически наш новый фильм является неофициальным сиквелом Winter on fire, если так о документальном кино можно говорить. Это продолжение кино о Майдане и рассказ о том, что произошло с Крымом, Донбассом. Это проект, который должен обратить внимание мира на происходившее и происходящее в Украине.

Немаловажным элементом нашего фильма является музыка. У нас — замечательный композитор, Оскар Сенен, участвовавший в написании музыки для Кода да Винчи, «007: Не время умирать». Я был очень рад, что Оскар согласился поучаствовать в нашем проекте, полтора года общался с ним насчет этого. Также мы работали с Hardkiss, «Мотанкой».

– Вам как людям искусства и непосредственным участникам всех запечатленных в фильме событий легче объяснять миру, что такое Украина, почему у нас война?

П.П. И легче и сложнее одновременно. Когда мы монтировали сцены с Майдана, я не хотел повторять предыдущий фильм, но показать тем, кто его не смотрел, причинно-следственные связи. Достаточно трудно было подбирать команду через 7 лет после Майдана, когда структуры типа Star Media, Film Ua делают сериалы для России, будто ничего не изменилось за эти годы. Когда я нанимал режиссера, монтажера или кого-то из персонала, у меня был вопрос «чей Крым», я его «пробивал», проверял на адекватность. Не очень нормально в нашей стране так начинать искать сотрудников, не правда ли? Но это наши реалии.

Каждый из монтажеров хотел показать Майдан, как людей расстреливают. Есть такой термин «порнография насилия», когда мозг через 3 минуты перестает воспринимать насилие. Вот как после таких кадров Майдана показывать войну? Поэтому мы решили показывать не убитых, а лица людей, которые смотрели на это – эмоционально это сработало гораздо сильнее.

Павел Пелешко, Владимир Киян («Тайфун») и Юрий Иванишин

Войну тоже сложно монтировать, потому что мне кажется, что оно так не работает: условно «скучные» кадры — все это мы с Юрой видели своими глазами, а знакомая девушка-режиссер говорит «Паша, это такие уникальные кадры, такие сцены!», а у меня глаз «замылен» войной.

— Многие наши бойцы, приезжавшие из АТО в Киев, отмечали, что здесь фактически не ощущалась война вообще, это так?

Ю.И. Именно. Паша, когда возвращался в Киев, не мог зайти ни в один супермаркет. Было такое впечатление, что когда ты заходишь в супермаркет, люди смотрят на тебя с осуждением. Кстати, здесь есть разница между Америкой и Украиной. Там когда ты в военной форме куда-нибудь заходишь, нет человека, который бы тебя не поблагодарил, что ты военнослужащий. Какой-то ребенок пяти лет увидел меня в одном из супермаркетов и начал обнимать. А у нас в Украине все по-другому, и это психологически очень давило.

Павел Пелешко в АТО вместе с собакой

Одним словом, мы после США вернулись обратно в часть, и тогда у нас родилась идея, что после войны мы должны снимать дальше, потому что люди не знают, что такое Украина и тем более кто такие украинцы. В 2020 году после увольнения из армии мы взялись с Пашей делать кино.

Мы решили, что не будем рассказывать многое о России, российской власти, потому что так создаем из того же Путина какого-нибудь монстра, а монстр в осознании многих людей это необычный человек, этакий парадокс. На самом же деле он просто никто, его нужно забыть. Нам же нужно рассказывать о нас, кто мы, за что мы боремся, почему мы боремся. И собственно мы понимали, что это гораздо важнее рассказать, за что мы боремся, почему мы это делаем, кто мы на фоне этих событий.

Начиная с аннексии Крыма, мы рассказываем о своем пути, о том, как у нас происходила трансформация, когда каждый день ты должен принимать самостоятельно какое-то решение, думать, что мы там делаем и зачем мы там. И дать понимание всему миру, что сейчас у нас одна из попыток наконец отстоять полностью свою тысячелетнюю страну, свою независимость. Этого было не избежать. Но очень хочется, чтобы во всем мире люди понимали, что украинский дух и смелость, о которой все говорят сейчас, есть потому, что у нас тысячелетняя история. И на протяжении этой истории у нас было немало героических страниц, о которых мало кто знает.

– Какие месседжи Вы хотели передать этим фильмом?

П.П. Для меня основной месседж этого фильма в том, что Россия вообще не экспортирует никаких ценностей, при этом нивелируя их. Кроме того, она все ворует – от истории соседнего государства, то есть нас, до научных разработок – они даже бритву не могли сделать, украли пельмени, уже не говоря о полетах в космос. То есть это страна, которой не существует.

Сам фильм – о нас, украинцах и том, почему не может быть ничего общего с Россией. Мы ведь становимся на колени вместе и оплакиваем наших ребят, которых привозят хоронить, а русские хоронят своих как собак, в тишине. Они участвуют в куче войн, и люди вообще ничего не значат, даже сыновья для матерей, которые радуются ста баксам за смерть своих детей.

У западного зрителя должна сложиться картинка: война уже идет 8 лет, а не 2 месяца, и сейчас это последствия того, что они не реагировали на оккупацию Крыма и начало войны, будучи «озабоченными». Здесь уже очевидны параллели с Гитлером и Европой 30-х, аншлюсом Австрии, нападением на Польшу и т.д.

Ю.И. Я всю свою сознательную жизнь отстаивал мнение, что если государство не вкладывает деньги в две вещи – в образование и культуру, то это государство обречено. Образование и культура – это краеугольный камень, фундамент. Если бы мы это начали делать еще 30 лет назад, правильно и массированно, то сегодня возможно и войны бы не было. Все политики радуются, что Украина сегодня едина как никогда, но хочется, чтобы она объединялась не через страдания и войны, а на базе какого-то фундамента, а у нас есть фундамент, у нас тысяча лет этого фундамента. Его просто нужно знать, о нем нужно рассказывать.

– А нас услышат?

Ю.И. Мы – европейцы и отстаиваем сейчас не только Украину, но и те европейские ценности, которые у нас заложены было еще тысячу лет назад. В ЕС должны понимать, что мы европейцы не потому, что мы хотим в Европу, а потому, что мы европейцы уже очень давно. Вообще вопрос, кто мы, в моем понимании, самый важный, потому что ты понимаешь кто ты, что тебе нужно, какая у тебя цель, как ты можешь этого добиться, только осознавая кто ты. Самоидентификация, понимание это дает тебе будущее. Поэтому мы с Пашей и решили на этом сконцентрироваться в первую очередь и это самое важное.

– Как вы собираетесь продвигать этот фильм в мире?

Ю.И. Мы бы очень хотели сделать в середине мая частный показ в Каннах, где как раз будет проходить фестиваль. Возможно – в рамках украинского салона, если нам МИД поможет. От Украины на фестивале и тоже вне конкурса к сожалению присутствуют лишь несколько украинских картин. Была целая эпопея с тем, что группа наших режиссеров, продюсеров требовала, чтобы Канны сняли российские фильмы, но, к сожалению, этого не произошло.

Поэтому так важно сделать какой-нибудь перформанс, акцию, чтобы максимально рассказать людям на Каннах правду об Украине. Возможно, мы сделаем в Каннах отдельный павильон, где соберем всех украинцев, украинский продукт и сделаем мощную акцию. Украинцев опасаются не без помощи российской пропаганды, поэтому мы должны говорить о себе как можно больше и рассказывать, что мы делаем и зачем, чтобы всем было проще с нами коммуницировать, становиться на нашу сторону и понимать, что мы как раз цивилизованные люди.

П.П. Еще до полномасштабного вторжения России мы пообщались с Юрой и я сказал, что фестивальная история это немного не то, поскольку мы не сможем показывать фильм нигде, кроме закрытых показов. После этого мы изменили стратегию и подписали договор с французской дистрибьюторской компанией, чтобы побыстрее доделать фильм и пустить его на национальное телевидение европейских стран.

Все изменилось 24 февраля. Теперь мы хотим, чтобы показ в Каннах и сам фильм стал инструментом для власти, который поможет ей рассказывать об Украине, подчеркивать, как важно то, что происходит. Слово «война» обесценено, мы должны объяснить, что наша война отличается от других.

– Верите ли вы в перемены в стране после того, как мы победим?

– Да, изменения в стране будут. Это иллюстрирует случай, который случился с моим сыном, который учится в патриотической школе. Я вернулся из АТО, а жена говорит мне, что наш парень подрался с кем-то. Оказывается, была линейка на 1 сентября, играет гимн. Перед ним стоит какой-то парень, который поворачивает голову и говорит государственный флаг: «Что это за тряпка?», сын сразу среагировал.

Для того чтобы пошло отторжение всего русского нужно время, это происходит естественно. Я, например, до 2016 года говорил по-русски. А сейчас есть украинцы и есть «хахлы». Украинцы – крутые, модные, стильные, а «хахлы» во время агрессии ездят на заработки в Россию, там над ними смеются, снимают кино.

Я родился в Воронеже, отец был военным, часто переезжали, а в первый класс пошел в Ровно – в русский класс! Мой дед тоже военный, служил на флоте в Севастополе, я его очень любил. Перед тем, как он умер 3 года назад, я успел с ним поговорить по телефону после приезда из АТО. Я думал, он будет меня критиковать, говорить о бандеровцах. Но он сказал очень важную фразу: «Внучек, вы все правильно делаете. Прости меня». При этом с другой родней из России я не общаюсь вообще, и это меня не очень смущает. А еще дед сказал, что если бы мы пошли на них войной, он бы это понял. То есть человек понимал цену всему.

– Когда наши зрители смогут просмотреть фильм?

Ю.И. Final cut должен быть до середины мая. Мы его прокатаем по закрытым показам во многих странах, чтобы медиа рассказали об украинцах. Но цель не закрытые показы как таковые, а акция, куда мы можем привезти много материалов об Украине и рассказать об украинцах. После того я буду готов отдавать этот фильм. И опять же, тот же Netflix может заинтересоваться им только тогда, когда он на одном из показов посмотрит картину и скажет «да, нам это интересно».

До конца лета мне бы очень хотелось, чтобы уже состоялась премьера где-то на мировом рынке, а в Украине мы премьеру можем сделать гораздо раньше, возможно даже в июне.