Спустя год войны в Украине остаются десятки активов, которые принадлежат российскому государству и российским олигархам. Процесс конфискации этого имущества идет достаточно медленно, но на то есть веские причины. О процессуальных тонкостях изъятия объектов собственности страны-агрессора, а также о других проблемах отечественного правосудия в интервью «Апострофу» рассказала заместитель министра юстиции Украины ВАЛЕРИЯ КОЛОМИЕЦ.

Как забрать имущество

— В последние месяцы довольно часто сообщается о том, что государство конфисковало то или иное имущество, принадлежащее российским гражданам и предприятиям. Конфискация – это радикальное решение, требующее надежного обоснования. Каким образом и на основании каких документов производятся такие изъятия?

– Существует достаточно понятный алгоритм действий. Начинает процесс конфискации СНБО, который принимает решение о применении санкций к тем или иным лицам. Оно вводится в действие указом президента. После этого санкционный департамент Минюста проверяет, какие активы в Украине принадлежат этому лицу.

– Большинство российских олигархов (так же, как и украинских) формально ничем не владеют.

– Разумеется, это учитывается. Поэтому сотрудники министерства выявляют не только то имущество, которое принадлежит этим лицам напрямую, но и то, которым они владеют фактически — через посредничество других людей. Для этого собираются необходимые материалы и документы, доказывающие, что именно условный Янукович (Виктор Янукович, который был президентом Украины в 2010-2014 годах, и сбежал в Россию во время Революции достоинства – «Апостроф») или (российский олигарх) Дерипаска действительно является конечным бенефициаром определенного имущества.

С этими материалами Министерство юстиции обращается в Высший антикоррупционный суд (ВАКС), и он на основе предоставленных документов решает, действительно ли данное имущество принадлежит подсанкционному лицу, или это не доказано.

В зависимости от того, насколько неоспоримы собранные доказательства, решение суда может быть разным. В практике суда есть решения, когда исковые требования удовлетворялись полностью или частично. Преимущественно нам удается убедить суд в том, что имущество действительно принадлежит подсанкционному лицу. То есть решения не принимаются чьим-то волевым политическим решением, а суд внимательно изучает доказательства истца и стороны защиты.

Читайте также: Конец алюминиевого олигарха: что делать с активами Дерипаски

– Защитники россиян участвуют в заседаниях суда?

– Конечно!

– Это украинские адвокаты?

– По закону осуществлять представительство в судах могут только украинские адвокаты. И здесь я хочу напомнить, что адвоката не следует ассоциировать с его клиентом. Если он защищает в суде Януковича, он не обязательно предатель.

Особенно важно об этом помнить в связи с судами по военным преступлениям. Сегодня слушается большое количество дел в отношении российских военных. Их защищают квалифицированные украинские адвокаты.

Конечно, часть патриотично настроенных граждан может сказать, что нечего тратить время и средства на защиту этих людей. Однако, поскольку Украина констатирует свою принадлежность к цивилизованному миру, то предоставление всех предусмотренных отечественным и международным правом прав на защиту — даже если лицо подозревается в самых тяжких преступлениях — является как раз актом патриотизма. Это, во-первых, представляет Украину как правовое государство. А, во-вторых, это очень важно для будущих международных судов. Чем качественнее мы осуществим отечественное судопроизводство, тем лучше будут проходить судебные процессы в будущем трибунале и Международном уголовном суде.

— Не произойдет ли так, что после решения украинского суда пострадавшие обратятся в международные инстанции и добьются отмены решений о конфискации?

– Никто не может забрать у человека права обратиться в любой суд. И для того, чтобы такие иски не имели успеха, как раз и проводится эта сложная процедура, которая предусматривает судебное разбирательство и право на апелляцию. Таким образом, международный суд сможет убедиться, что решения принимались не политиками, а судом, и человек получил право на защиту.

— Если подсанкционное лицо владеет не всем предприятием, а только определенным пакетом акций, то конфискуется только часть собственности или все предприятие?

— Мы не можем нарушать право собственности акционеров, которые не нарушали украинские законы и на которых не наложены санкции. Поэтому конфискация производится только в той части, которая принадлежит россиянам.

Однако таких случаев, чтобы подсанкционное лицо не контролировало определенное предприятие полностью через какие-то оффшорные компании или подставных лиц, на самом деле не так много. В большинстве случаев объекты принадлежат им полностью.

– В результате таких конфискаций в руках государства оказывается большое количество разнообразных активов, которые работают в разных отраслях экономики. Известно, что государство – не очень хороший бизнесмен, да и коммерция – не его функция. Так какова дальнейшая судьба этого имущества?

— Решением суда конфискованные активы передаются государству. И дальше правительство уже будет принимать решение о том, что с ними делать: какому органу государственной власти передавать в управление (например Фонду госимущества) управлять ими, ликвидировать или приватизировать.

Кроме того, во время военного положения, если имущество может быть полезно для задач обороны страны, то оно может передаваться Министерству обороны или определенным воинским частям.

– Российские государственные активы и имущество олигархов находятся не только в Украине, но и во многих других странах. В цивилизованном мире это имущество сейчас заморожено. И многие нетерпеливые украинские граждане и политики требуют срочно передать его нашей стране. Однако западные правительства с этим не спешат, поскольку защита частной собственности – одна из фундаментальных основ рыночной экономики. И юридических механизмов конфискации этого имущества нет. Идет ли работа над их созданием?

– Конечно, идет. Правительства стран-партнеров отдают себе отчет в том, что понадобятся средства на восстановление Украины. И желательно, чтобы они выделялись не за счет их налогоплательщиков. Поэтому использование российских средств вполне логично и справедливо.

Юридически это решение планируется закрепить международным договором, который предусматривает компенсационный механизм для Украины и создание Реестра ущерба, Компенсационной комиссии и Фонда. В нем страны-подписанты задекларируют, что Россия должна заплатить за свою агрессию. И эти страны готовы передать в Фонд для этого замороженные российские активы, а Украина должна получить компенсацию.

Работа над документами, которые необходимы для таких решений, уже начата. Для этого создана специальная рабочая группа при президенте Украины, с нашей стороны эту работу активно и успешно уже не первый месяц ведет моя коллега (заместитель министра юстиции Украины) Ирина Мудрая. И ряд стран-партнеров также занимаются разработкой изменений в собственном законодательстве, которые разрешат конфискацию и передачу средств Украине.

Работать Валерии Коломиец помогает пес по имени Брют, который живет в ее кабинете Фото: пресс-служба Министерства юстиции Украины

Читайте также: Замороженные российские миллиарды: на что может рассчитывать Украина

Партии регионов больше нет

— В то же время, у нас в стране также хватает людей, в частности политиков, которые поддерживают российскую агрессию. Каким образом Украина противодействует их деятельности?

– После полномасштабного вторжения было принято решение СНБО о запрете целого ряда пророссийских партий. Оно введено в действие указом президента.

Параллельно внесены изменения в закон о политических партиях, которыми был расширен круг причин, по которым партия может быть запрещена в Украине. В частности, речь идет о партиях, деятельность которых направлена в ущерб безопасности Украины. А таких партий у нас было достаточно много. Существовала даже «Партия политики Путина».

– Каким образом осуществляется запрет партий?

– Согласно закону, этот процесс инициируют правоохранительные органы. Они подают в Минюст обращение, в котором указывают, что против руководителей той или иной партии открыт ряд уголовных производств, вручены подозрения или даже есть приговоры. И уже на основе таких обращений мы идем в суд и аргументируем необходимость запрета такой партии.

— Какая последняя партия была запрещена?

– Партия регионов.

– Она до сих пор существовала?

– Я тоже была удивлена. Однако оказалось, что юридического решения о ее запрете до сих пор не было. Сейчас этот процесс почти завершен. Возможно, будет еще апелляция, и после этого история Партии регионов будет завершена окончательно.

Это, конечно, в большей степени символическое решение, поскольку сама партия давно мертва, а ее активы перешли в другие партии. Однако его нужно было принять, поскольку неправильно было бы, если бы эта партия продолжала формально существовать и дальше.

— «За ЕДУ!», СДПУ(о), блок «Не так!», Партия регионов, Оппозиционный блок, ОПЗЖ… Это все партии, которые придерживались одной политики. И в них находились одни и те же люди. Когда одна партия терпела крах, они просто переходили в новую. Так какой смысл запрещать партии, если это никак не влияет на деятельность их идеологов и руководителей?

– Смысл в этом, все же есть. Однако я соглашаюсь, что механизм на сегодняшний день несовершенен. В частности, нет понимания, как быть после запрета партии с депутатами от нее в советах всех уровней. Сегодня они продолжают свою работу. И запрет партии на это действительно никак не влияет.

Поэтому, конечно, нужны механизмы, которые перекрыли бы лицам, отличившимся антиукраинской деятельностью, путь в политику — своеобразная люстрация. Однако, как должен выглядеть этот механизм, сейчас трудно сказать.

Для начала, видимо, стоит вспомнить, что в основе решений о запрете политических партий лежат уголовные дела, открытые против их руководителей. Общество должно настаивать на том, чтобы эти уголовные дела доводились до приговоров. Лица, которые получат такие приговоры, будут в течение некоторого времени физически лишены возможности вести политическую деятельность.

Возможным механизмом скрытой люстрации мог бы быть законодательный запрет для членов руководящих органов ликвидированных партий в дальнейшем баллотироваться на выборах. Однако такое решение потребует очень тщательной экспертизы на предмет того, не будут ли таким образом нарушены их гражданские права.

К тому же опыт показывает, что и такое решение имеет свои слабости. К примеру, в процессе запрещения «Партии Шария» выяснилось, что сам Шарий (антиукраинский блогер Анатолий Шарий, подозреваемый в государственной измене — «Апостроф») не только не входил в руководящие органы, но и вообще не был членом этой партии. Поэтому любые ограничения, которые налагались бы на ее функционеров, никак бы его не затронули.

Читайте также: Непото­пляемый: почему Левочкина не выгоняют из Верховной Рады

— Партии, которые запрещают, соглашаются с вынесенными решениями о запрете?

— По разному. Некоторые направляют в суд адвокатов, защищают свою позицию. Наиболее активно вела себя во время судебного разбирательства Прогрессивная социалистическая партия, возглавляемая Наталией Витренко.

– Она тоже существовала до сих пор?

– Да. И, судя по тому, что они собирают документы и материалы суда, они, вероятно, собираются обратиться по поводу собственного запрета в Европейский суд по правам человека.

Однако, думаю, шансов у них немного, поскольку судебные разбирательства проходят открыто, и мы даже ходатайствовали о проведении их прямой трансляции. Не во всех случаях суд удовлетворил эти ходатайства, поскольку в процессах используются порой материалы уголовных дел СБУ, ГБР и прокуратуры. Однако в любом случае мы уверены в своей аргументации.

– Механизм запрета партий, с одной стороны, сегодня выглядит нужным. С другой, он влечет за собой значительные риски, поскольку в будущем может стать действенным инструментом давления на оппозицию. Заведение властью уголовных дел на политических оппонентов – повседневное дело в украинской политике. Таким образом, мы имеем инструмент, с помощью которого при желании можно запретить практически любую партию.

– Такой риск действительно есть. И для его предотвращения существует судебный контроль. Решение о запрете партии принимается не министерством и не правительством, а судом, который на основании предоставленных документов должен будет решить, действительно ли данная партия занималась антиукраинской деятельностью.

Я думаю, что существующий механизм вполне демократический и отвечает требованиям военного времени.

Конечно, полной гарантии неприменения его в политических репрессиях нет. Однако вряд ли какой-либо закон может дать такую гарантию. Мы понимаем, что если власть в Украине в какой-то момент будет узурпирована, то законы быстро и легко будут переписываться под текущие потребности. Любые партии будут запрещать вообще без оснований, и это никак не будет связано с нормами сегодняшнего закона.

Люстрация 2.0

— Поводом для разговоров о люстрации сегодня является не только состав нашего депутатского корпуса. После деоккупации территорий возникает вопрос, что делать с людьми, которые работали в оккупационных администрациях, организовывали фейковые референдумы и тому подобное. Через некоторое время они снова начнут просачиваться во власть.

– Сегодня правоохранительные органы выявляют таких людей и привлекают к уголовной ответственности за коллаборационизм. Это жесткая, но необходимая в условиях войны норма. Однако в послевоенное время государственная политика должна измениться. Конечно, наиболее активных коллаборантов нужно привлекать к ответственности. Но большинство людей, которые сегодня вынуждены находиться на оккупированных территориях, должны будут подвергаться не столько уголовной ответственности, сколько люстрации.

При ее введении нужно будет учесть уже имеющийся опыт. Закон о люстрации, принятый в 2014 году, был довольно резко раскритикован Венецианской комиссией, поскольку, по ее мнению, нарушал гражданские права.

Я не критикую предшественников. Они приняли закон, который на тот момент соответствовал политической ситуации. И они не могли предвидеть последствия в виде миллионов и миллиардов компенсаций, которые приходится выплачивать восстановленным на работе лицам за вынужденный прогул.

Но на будущее придется выписывать новый механизм, который будет больше отвечать европейскому законодательству. В частности, решение о люстрации должен принимать не департамент Минюста, а специальная комиссия, куда каждый гражданин сможет прийти и привести аргументы в свою защиту. Например, доказать, что его работа не была связана с поддержкой оккупационных властей. Например, врач работал, потому что людей нужно лечить, начальник водоканала — потому что людям нужно воду подавать. И никаких действий, направленных на прямую поддержку оккупантов, этот человек не предпринимал.

Через такой механизм придется пройти всем людям, которые будут претендовать на государственные должности. Кроме того, он позволит людям просто очистить свою репутацию, доказав, что они, вынужденно оказавшись на оккупированной территории, никак не способствовали оккупантам. Это должно стать важным фактором объединения общества.

– Работа над таким законопроектом уже продолжается?

– Сегодня вся государственная политика и риторика направлены на победу. И потому публичных дискуссий на этот счет практически не ведется. Однако специалисты, конечно, нарабатывают определенные решения о переходном правосудии, чтобы после наступления мира необходимые законы можно было оперативно принять.

– Что такое переходное правосудие?

— Это комплекс мер, необходимых для нормализации ситуации в послевоенный период. Он включает в себя целый ряд мер, которые вводятся на определенный срок, а после того, как нормальная жизнь в стране восстановится, будут терять свою силу.

К мерам переходного правосудия относятся, например, вопросы компенсации гражданам потерь от войны, осуждение или помилование коллаборантов, создание трибунала для военных преступников. С необходимостью такого трибунала согласны и ООН и Комитет министров Совета Европы, и ПАСЕ. Сейчас с партнерами идет обсуждение концепции такого трибунала. Предложено несколько разных вариантов, и окончательного решения пока нет.

Также в послевоенной истории некоторых стран были случаи создания «комиссий правды» – временных органов, которые устанавливают реальные исторические обстоятельства, связанные с войной. Мы должны зафиксировать всех действующих лиц: тех, кто принимал решения, осуществлял оборону, кто стал жертвой окупантов, а кто совершал военные преступления. Это важно как для сохранения национальной памяти, так и для международных и украинских судов.

Надежда на судебную реформу не угасает

– Между тем, в украинских судах хватает проблем. Репутация судебной ветви власти – ниже никуда. Попытки ее реформировать не дают видимых результатов. Венецианская комиссия подвергла критике новый закон о Конституционном суде.

— Она недовольна тем, как были реализованы рекомендации Еврокомиссии по процедуре отбора судей Конституционного суда. А это очень важный вопрос, поскольку КС – это такой орган, который способен отменить любой закон, развалить любую реформу. Поэтому компетентность и независимость судей очень важны.

А, что касается реформы правосудия, то она постепенно продвигается. Недавно заработал Высший совет правосудия. До сих пор на неправомерные действия судей даже некуда было пожаловаться. Теперь такой орган существует.

Завершается формирование ВККС (Высшей квалификационной комиссии судей), которая позволит доформировать судейский корпус, поскольку сегодня в стране ощущается острый дефицит судей. В некоторых городах осталось по одному судье. Это приводит к тому, что рассмотрение дел продолжается очень долго.

Формирование новых органов дает надежду на то, что ситуация в судебной системе начнет постепенно улучшаться.

Также следует уделить внимание развитию несудебных способов разрешения конфликтов.

– Какие это могут быть способы?

— В прошлом году был принят закон «О медиации», который дает возможность сторонам разрешать свои споры, не обращаясь в суд, а с помощью квалифицированного специалиста-медиатора, который является специалистом в психологии общения и может помочь сторонам найти разрешение своих споров самостоятельно.

– Договориться можно. А как быть уверенным, что другая сторона эту договоренность поняла так же, как вы, и будет ее выполнять?

– Результатом медиации являются не устные договоренности. Стороны заключают между собой договор, имеющий юридическую силу.

Такая процедура достаточно успешно применяется на основе бесплатной правовой помощи при работе, например, с несовершеннолетними правонарушителями. Медиаторы работают и с юным правонарушителем, и с жертвой, знакомят их, оказывают поддержку, помогают примириться между собой.

Опыт показывает, что такая процедура способствует снижению тревожности у пострадавших, помогает им быстрее и легче получить должную компенсацию. И очень важно, что она позволяет подростку-правонарушителю, в случае успешного примирения сторон, не попасть в тюрьму и получить второй шанс построить свою жизнь.